Поэт, ты должен быть бесстрастным,
Как вечно справедливый бог,
Чтобы не стать рабом напрасным
Ожесточающих тревог.

Воспой какую хочешь долю,
Но будь ко всем равно суров.
Одну любовь тебе позволю,
Любовь к сплетенью верных слов.

Одною этой страстью занят,
Работай, зная наперед,
Что жала слов больнее ранят,
Чем жала пчел, дающих мед.

И муки и услады слова, —
В них вся безмерность бытия.
Не надо счастия иного.
Вот круг, и в нем вся жизнь твоя.

Что стоны плачущих безмерно
Осиротелых матерей?
Чтоб слово прозвучало верно,
И гнев и скорбь в себе убей.

Любить, надеяться и верить?
Сквозь дым страстей смотреть на свет?
Иными мерами измерить
Всё в жизни должен ты, поэт.

Заставь заплакать, засмеяться.
Но сам не смейся и не плачь.
Суда бессмертного бояться
Должны и жертва и палач.

Всё ясно только в мире слова,
Вся в слове истина дана.
Всё остальное — бред земного
Бесследно тающего сна.



Пришла опять, желаньем поцелуя
               И грешной наготы
В последний раз покойника волнуя,
              И сыплешь мне цветы.

А мне в гробу приятно и удобно.
               Я счастлив,— я любим!
Восходит надо мною так незлобно
               Кадильный синий дым.

Басит молодожен, румяный дьякон,
               Кадит со всех сторон.
Прекрасный лик возлюбленной заплакан,
               И грустен, и влюблен.

Прильнет сейчас к рукам, скрещенным плоско,
               Румяный поцелуй.
Целуй лицо. Оно желтее воска.
               Любимая, целуй!

Склонясь, раскрой в дрожаньи белой груди
               Два нежные холма.
Пускай вокруг смеются злые люди,—
               Засмейся и сама.